*...Где-то в полукилометре к югу на миг раздался человеческий крик, который окончательно перебил мой хрупкий из-за этих чёртовых белых ночей сон. Я резко встал и посмотрел в сторону былого звука и тут же мои глаза прорезала яркая вспышка зарябившая мои и без того уставшие от напряжённых кровопролитных войн и долгих тернистых походов глаза. Я тут же упал обратно на спальник и зажмурил глаза, прижав к переносице ладонь правой руки. Смотреть было больно, поэтому пришлось так просидеть минут 5, чтобы почувствовать облегчение. Дождавшись этого момента я выхватил из своей зелёной бочковидной сумки старый изношенный дедовский камуфлированный бинокль, у которого в левой части из объектива торчала шляпка гвоздя. Оперативно наведя резкость, первое что я увидел, это висящий на шесте ровно обрезанный кусок плаката с последней частью какого-то слова "АЕЦА". Ничего не поняв я заметил какое-то движение чуть левее и перенёс свой взор туда. Останки деревянных домов когда-то вынесенных огромной взрывной волной сильно мешали обзору, но через них я смог рассмотреть типичную шляпу регуляторов. Теперь-то ясно что за вспышка... Они очень заботятся о своём оружии и постоянно его полируют, чтобы в те редкие моменты, когда его можно применить, это выглядело как можно красивее и разрушительнее.
Спустя пару минут регулятор оттащил чьё-то бессознательное тело на матрас пострадавшего и легко махнул кому-то рукой. По жесту было ясно, что через пару-тройку дней раненный оклемается, но всё равно это было странно: без предвестий, почти ночью, когда все уже спали... Что? Чёрт подери, он устремился в мою сторону! Неужели заметил блик от бинокля? Или что, я на очереди? Впрочем, времени рассуждать не было. Быстро передвигается. Так может только суперрегулятор. Наверняка заподозрили какой-то намечающийся бунт, или он во время патрулирования увидел, что ныне поверженный читал коран. Об этом я уже думал спрятав позвоночник и мирно лежав в своей постели. Раз-два-три- ...семь... Он пронёсся в полуметре от меня обдав ещё свежим запахом крови своей последней жертвы. Это пробрало меня до костей... Я лежал абсолютно неподвижно...
Когда оцепенение прошло, я решил не изрекать ничего, что могло бы навлечь на меня беду. И я написал...*