Гхакх приоткрыл глаза. Свет Луны проник между веками, и вместе с ним Гхакх ощутил боль. Ныло всё тело, особенно старые раны на левом крыле, простреленном колючками в пяти местах. Гхакх был очень стар. Он уже почти не помнил то время, когда он резвился с другими птенцами благородного племени Чёрных Драконов среди прибрежных скал. Когда это было? Десять или двадцать тысяч лун назад? И где теперь его товарищи по играм? Последнего из них Гхатла, он видел, наверное, две тысячи лун назад, сразу после того, как погибла Гхемл. Гхатл улетал дальше, на север, и звал его с собой. Пусть там холодно, и мало еды, там даже эльфы не живут, зато нет всех тех бед, которых так много стало здесь, говорил он. Гхакх отказался. Он и тогда уже был не молод, а горе отняло у него всю решимость, сделало безразличным ко всему. Гхакх был очень стар и одинок. Лунный свет заливал долину внизу, тишина и покой окутывали мир. Гхакх лежал на пороге своей пещеры, расположенной высоко в скалах, и на минуту ему показалось, что всё как прежде, ничего не изменилось в мире. Но затем слабеющее зрение отметило еле заметную искорку там, у горизонта, где река впадала в море. Слишком много лун он смотрел на долину, и знал, что её там не должно быть. Что это – огонь? Ну, конечно же огонь. И люди. И беда.
…Когда-то, очень давно, мир для Гхакха был прост и понятен. Мир населяли драконы и эльфы. Они никогда не дружили, но и вражды между ними не было. Так повелось из покон веков. Отец говорил, что разумные не должны враждовать, тем более использовать друг друга в пищу, а если и состоится между ними битва, то она должна быть честной. Это был Закон. Но и битв Гхакх не мог припомнить, были лишь легенды, которые пересказывались из поколения в поколение. Хоть и испытывали драконы некоторое презрение к этому маленькому, и, по общему мнению, никчемному народцу, но магические способности эльфов всё же были признаны всеми, и их остерегались, предпочитая все спорные вопросы решать миром. Да и спорить по большому счету, было не из-за чего. Мир драконов – это небо, скалы, долины и равнины, в то время как эльфы проводили свою жизнь в темноте лесов. Гхакх тогда был молод, силён и честолюбив. Он хотел прославить свой род, став Великим Путешественником, который мог лететь без остановки три-четыре луны подряд, побывать в местах, никем до того невиданных, или Великим Охотником, который один мог прокормить два-три гнезда. О нём бы сложили легенды, и он остался бы в памяти многих поколений. Чёрных драконов никогда не было много. Семье требовалось большое пространство для охоты. Но всегда было два-три гнезда на расстоянии одной луны полёта, и если случалось, что в разных семьях в одно время появлялись птенцы, то они росли вместе.
Всё изменилось внезапно. Из дальних гнёзд, по цепочке, стали доходить слухи, что появилась опасность, новые живые существа, которых называли люди, что они чем-то похожи на эльфов, но сильнее их, хотя и не обладают магическими способностями, и живут большими семьями. В это никто не верил – если отнять у эльфов их способности, то какими бы они сильными ни были, какой бы большой семьей ни жили, один единственный дракон сможет уничтожить их всех, это не вызывало никакого сомнения. Но вот из соседнего гнезда пришла весть – недалеко появились люди, они приплыли по морю на странных сооружениях из мёртвого дерева с крылом, которое не летало, а толкало сооружения по воде. Гхакх тогда уже был взрослым драконом, у него была семья и недавно появился птенец, но он всё же полетел посмотреть на это чудо. А посмотреть было на что. Люди, а их было человек пятьдесят, включая детенышей, повалили деревья и сделали из них пещеры, в которых стали жить, и развели огонь. Никто раньше, кроме драконов, не умел пользоваться огнём. Кроме того, совсем невиданное дело, они привезли с собой живую еду – овец и коров, на которых не нужно было даже охотиться. Один молодой дракон, ради озорства, решил познакомиться с людьми поближе, и пролетел днём прямо над их поселением. Сначала реакция людей была понятна – они разбежались и попрятались, кто где, но затем она стала крайне враждебной – мужчины выстрелили в дракона колючками, которые оставляли очень болезненные раны.
Главы трех семей посоветовались и решили, что люди, безусловно, разумны, и в отношении них действует Закон. Дальше начались беды. Мало того, что люди бесцеремонно вторглись в охотничьи угодья драконов, истребляя всё живое, но когда дракон уносил корову или овцу, привезенную людьми, на него нападали, вооружившись острыми шипами или стреляя колючками, как будто эти коровы или овцы были их собственностью. Разве еда может быть чьей-то собственностью? Добыча была собственностью охотника, над справедливостью этой истины никто даже не задумывался. Сначала всё это не казалось страшным – драконы отгоняли одиноких охотников или небольшие группы людей от своих угодий, если они оказывали сопротивление, то их уничтожали. Молодые драконы рвались в битву, наносили людям большой урон. Если люди не соблюдают Закон, то почему его должны соблюдать мы? – говорили они. Особенной доблестью у них считалось совершить то, что вызывало наибольшую злость у людей – например, похитить из поселения среди белого дня молодую самку. Тогда же и появились первые жертвы. Однажды молодой дракон отправился в такую вылазку, но оказалось, что люди как будто бы ждали его. Когда он пролетал над спящим поселением, все мужчины разом вышли из своих пещер и выстрелили в него колючками. Связки на крыле дракона оказались перебитыми, он упал, и его забили острыми шипами. Дракон сопротивлялся, как мог, он перебил не менее половины поселения, но в результате всё-таки погиб. Главы пяти семейств собрались на Совет, молодые драконы настаивали на немедленной битве, но взрослые ссылались на Закон и говорили, что со временем всё образуется, и наступит такой же мир, какой был у драконов с эльфами. Потом стало поздно.
Количество людей увеличивалось прямо на глазах, приплыли еще несколько сооружений, которые люди называли драккарами, и на расстоянии одной луны полёта от гнезда Гхакха было уже четыре больших поселения. Люди не хотели ни с кем договариваться, зато враждовали со всеми: с драконами, с эльфами, между собой, и даже, казалось, с самой природой. Сын Гхакха, Гхакл, был из тех молодых драконов, что хотели немедленно напасть на людей и всех их уничтожить. Гхакх пытался отговорить его, ссылаясь на Закон и решение Совета, но всё было бесполезно. Гхакл говорил, что три - четыре молодых дракона, объединившись в соседнем гнезде, всё сделают и без помощи взрослых. Гхакл уже не был птенцом, Гхакх в его время уже имел семью, и видя бесполезность своих уговоров, он махнул крылом – поступайте, как знаете. Много раз потом он сожалел о своём решении. Когда прошло пять лун, и сын не вернулся, он решил полететь сам, и проверить, что же случилось. Не успел он сесть у соседнего гнезда, когда понял, что его поджидает засада. Несколько десятков людей вышли из пещеры и одновременно выстрелили в него колючками. Он дохнул в них огнём, сжег не менее десятка, но почувствовал, что падает. Одна из стрел повредила сухожилие на левом крыле. Обратно он добирался с трудом, пять раз садясь на скалы, чтобы отдохнуть. Если бы он сел на равнине, то взлететь больше бы не смог. Гхемл пришла в отчаяние от принесенных им вестей, взвилась в небо, разнесла в щепки три человеческих корабля, показавшихся на горизонте, а затем полетела к поселению людей. Гхакх ничем не мог ей помочь – он был совершенно не в состоянии летать. Больше он её не видел.
…Однако тело, хоть и старое, требовало пищи. Крыло по-прежнему болело, но Гхакх, тяжело разбежавшись, нырнул вниз, в долину, подставляя крылья встречному потоку воздуха.
Молодой Ёдур третью ночь сидел в засаде. Если сказать честно, то Ёдур третью ночь сидел в засаде и страшно трусил. Шутка ли – устроить засаду на дракона. Может быть, это сам Нидхёгг? Но, как и положено настоящему воину Ёдур не показывал и виду, что боится. Днём, распивая эль, воины бахвалились друг перед другом своей храбростью, выражая полную готовность тут же разрубить дракона в мелкую капусту. Однако к ночи этот энтузиазм спадал, и в засаду все шли притихшие и сосредоточенные. Ёдур готов был поклясться, что слышал, как у Стейна-одноглазого постукивали зубы. Но засада была организована на славу. Пять групп воинов по десять человек в каждой, сидели в укромных местах – кто в рощице, кто в овраге, кто за грудой камней – вокруг небольшой лужайки. Все были превосходно вооружены – в кольчугах, шлемах, со щитами, мечами и луками, а также лучшими из стрел, которые только мог изготовить старый Бьёрн. На лужайке паслись три овцы и одна корова – идеальная приманка. Но главное было не в этом – на краю лужайки была раскинута сеть, связанная их коровьих сухожилий – её плели женщины целый год. Ёдур надеялся, что дракон не прилетит, по крайней мере в этом году, а дальше – жизнь покажет. Луна светила ровно, весь мир окружила тишина, лишь далекий прибой мерно шелестел по прибрежной гальке. Вдруг луну закрыла крылатая тень, сердце Ёдура ёкнуло в нехорошем предчувствии. Дракон, описав круг, снижался к лужайке. Все бойцы затаились, как и было оговорено, слились с землей и камнями. Огромная чёрная туша дракона нависла над лужайкой. Даже дети знали, что самое уязвимое место дракона – это крылья, стрелой не пробить грудную чешую. И сейчас прозвучал клич – «За Одина!», и все бойцы встали и выстрелили, целя дракону в крылья. Дракон тяжело опустился и , схватив когтями корову, попытался улететь. Но второй залп стрел, не такой дружный, как первый, заставил дракона сесть на траву, при чём он явно припадал на левое крыло, и выпустить корову из когтей. И тут сработала сеть, накрывая дракона целиком. Дракон пару раз попытался хлопнуть крыльями, понял, что ему не выпутаться, и одним дыханьем сжег треть сети. «За Одина!» прозвучал клич, и все норды бросились на дракона. Кроме Ёдура. Впереди бежал Хёгни, самый здоровый во всей деревне норд, но туповатый. Дракон схватил его хвостом, и стал им отмахиваться от нападавших, как палицей. Видимо не Один его услышал, а Локи. Ещё десяток бойцов дракон спалил своим выдохом. Ситуация складывалась не в пользу нападавших. Ёдур начал грызть край щита, и белая ненависть обуяла его. «Все воины, павшие в бою, попадут в Вальгаллу!» - подумал он, и больше не раздумывая, ринулся в бой. Каким-то чудом он увернулся от хвоста, когтей и огненного выдоха чудовища, и изо всех сил вонзил, пробивая чешую, свой меч прямо ему в сердце.