- Надоели эти консервы, - огрызнулся Гонрак и сплюнул на землю. 
- Заткнись и жри, что дают. Или без ужина останешься, - Фома дал подзатыльник юнцу, чуть не воткнув его носом в жестяную банку.
- Я хочу мяса, - заныл он, - свежего! Может, прирежем одного из рабов? Мы итак нашли больше, чем надо.
- Может, я убью тебя и не стану слушать это нытье? – более опытный мужчина уже принялся за свой ужин.
Эта зеленая сопля еще указывать ему тут будет! Зря только брал его с собой – лишний рот, лишняя болтовня, лишние проблемы.
- Мерзко, - Гонрак опять подал голос и получил оплеуху.
- Я тебе что только что сказал? – Фома начинал терять терпение.
- Молчать…
Еще одна оплеуха.
- Так какого хрена ты мне тут рот раскрываешь? – накричал на него мужчина. Мальчишка потупил взгляд в землю.
До точки прибытия оставалось всего день ходьбы. Задание простое – приезжает отряд работорговцев, забирает из одного места новоиспеченных рабов и тащит в другое на основную базу. Повезло, что по дороге обратно они нашли еще несколько человек, спрятавшихся в каких-то руинах давно заброшенного городка. Как они там оказались – непонятно было даже Фоме, а люди хранили просто гробовое молчание даже под дулом автомата.
Дело прибыльное, несложное, но такие кадры, как Гонрак очень мешают духовному равновесию, если это можно так назвать.
Кто-то однажды сказал, что работорговцы продали свою душу дьяволу, и теперь стараются восполнить эту пустоту издевательствами над другими людьми. Как знать, может это и так, но что-то Фома никак не мог вспомнить, когда же он мог заключить такую сделку за свои двенадцать лет скитаний по пустоши в шкуре не только работорговца, но и браконьера, наемника, наркоторговца… Много профессий, в общих чертах.
Гонрак был новобранцем. Вернее, сначала его взяли вместе с остальными из раздолбанного убежища. В коллектив он попал чисто случайно лишь потому, что обучен грамоте, да и оружием владел неплохо. Правда, было это около четырех лет назад… И он порядком одичал на пустоши.
У работорговцев категорически мало людей, которые могли читать и писать. 
Фома взял его в этот небольшой поход по приказу начальства. Стар он уже, кости болят, сердце тоже.
«На пенсию пора бы» - хмыкнул он в консервную банку.
- Ты слышал легенду о Миледи? – Фома решил, что надо бы рассказать какую-нибудь старую историю на ночь.
Гонрак поднял на него глаза и мотнул головой в стороны. У него была красная щека от двух оплеух.
- Тогда я тебе расскажу и на боковую можно, - Фома очень приторно улыбнулся – шрам у него на губах страшно исказился, и Гонраку показалось, что мужчина скалится – и полез в рюкзак за тетрадкой.
Фома тоже умел читать, но вот писать его никто никогда не учил. Эту историю ему переписал один старый друг. Мужчина всегда носил с собой эту тетрадь, в которой хранил один амулет. Старая пуля, которой не меньше двадцати лет. 
Он раскрыл тетрадь и погрузился в чтение.

«Сквозь тучи на горизонте очень слабо пробивался солнечный свет. Дело было к дождю, что неудивительно, ведь он практически всегда льет над пустошью, как из ведра. 
Посреди небольших холмов стояла старая хижина, больше похожая на сарай. Ее сколотили уже после ядерной войны из крепких досок, которые со временем стали прогнившими, но все еще способными удерживать вес крыши. Хотя и она уже провалилась местами, облегчая эту задачу балкам.
Было в хижине даже окно без стекла, чтобы созерцать весь хаос пустыни. А так же сохранилась дверь, изъеденная какими-то грызунами книзу и державшаяся на одной силе воли погнутых петель. Стояла ржавая кровать в углу и прогнившее кресло рядом. Чуть подальше разломанная тумбочка без дверцы и ящика. Были намеки на стол где-то в потухнувшем костре.
В окно глядела девушка, выкуривая противную сигарету и созерцая закат. Она остановилась здесь примерно пять часов назад в надежде отдыха, но сон не приходил, а тело не расслаблялось на скрипучей кровати.
Рядом с ней стоял автомат и дробовик – ее неизменные спутники.
Девушку звали Миледи, но не за то, что она была сногсшибательной блондинкой с грудью пятого размера. Эта была насмешливая кличка, которую она всей душой ненавидела.
Широкие плечи, как у взрослого мужчины, накачанные ноги и руки, а грудь не было даже видно за пластинами брони. Лицо словно высечено из камня неумелым мастером. Слишком грубое, а нос – не раз сломанный – имел горбинку.
Две полоски шрама – на левой щеке и под носом, пересекая губы – красоты ей вовсе не добавляли. Короткие каштановые волосы и широкие брови.
И только миндалевидной формы глаза цвета изумрудов говорили о том, что она девушка. Мягкие, зоркие, красивые, такие выделяющиеся на фоне остальных недостатков.
Как-то раз в захудалом городке в не менее худшем баре один пройдоха назвал ее Миледи. А потом недосчитался зубов.
В группе она никогда не ходила, действовала в одиночку. Да и кто возьмет ее с собой в поход, если девушка не умеет в команде работать? 
Одним словом, Миледи не любили и не жаловали. 
Но она научилась воевать. И без страха бросалась в атаку на любого недоброжелателя. Это и стало ключом к уважению, а не только к одному презрению. Старую кличку говорили реже, но придумали новую – зеленоглазая.
Что терять человеку, у которого ничего и нет? Вот поэтому она боролась. 
Девушка вздохнула и выбросила окурок сигареты в окно, подбирая свое оружие.
На ночь оставаться здесь нельзя. 
Один трактирщик в маленьком городке обмолвился, что эти земли кишат гулями. И ночью они то и дело, что рыщут в окрестностях, выслеживая какую-нибудь добычу.
Миледи только для этого и пошла сюда. Ее долг – очистить землю от живущих тварей, убивающих людей. А гули – это надругательство над самим существом. Природа исказилась, стала озлобленной на людей за то, что они делали в довоенные времена.
Девушке только бы ночи дождаться и немного выспаться, чего она так и не сделала.
Послышался какой-то гул. Там, за дверью, словно надвигающаяся буря. Он нарастал, не переставая ни на секунду шуметь.
Миледи улыбнулась, подошла к двери и пинком ноги вышибла ее с петель, подняв облачко пыли и ступив на полусгнившее дерево.
Впереди бежали сотни гулей, не меньше. Их от девушки отделяло расстояние в тридцать метров, но чудовища довольно быстро сокращали расстояние.
Тут же один из них вырвался вперед и заорал, от чего остальные чудным образом послушались и остановились перед ним.
Вожак у гулей. Этот мир не перестает удивлять.
Миледи проверила магазины с абсолютно спокойным лицом, подняла оружие вверх и закинула себе на широкие плечи.
Так они и простояли с минуту – девушка смотрела на гуля, что был на расстоянии пятнадцати метров, а гуль смотрел на нее, грозно рыча. Склизкая дрянь капала у него из ран и рта.
Миледи еще раз улыбнулась и выставила автомат вперед, прицелившись в гуля-вожака. А она могла убежать. Рядом стоял потрепанный довоенный байк, работающий на топливе. Горючее там еще осталось, хватило бы на то, чтобы улизнуть.
Миледи уже давно сняла с предохранителя автомат и вцепилась в курок автомата.
Банг. Банг. Банг.
Три выстрела разнесли голову гулю-вожаку.
Толпа взревела и понеслась ей навстречу.»

Фома перевел взгляд с тетрадки на Гонрака.
- Ну как?
- Я не понял морали.
- Дурья башка ты. Тут же все просто, - недовольно буркнул Фома.
- А ты… - мужчина грозно глянул на юнца, - вы сами хоть понимаете мораль этой… сказки.
- Не сказка это, а правда. И Миледи я знал лично! – повысил голос Фома.
- Вы серьезно? – мужчина цокнул.
- Миледи была моей сестрой. Двоюродной, правда. Вот это, – он достал амулет, - одна из тех трех пуль, которые Миледи всадила вожаку-гулю в жбан. Вторая пуля хранится у того человека, который переписал эту легенду в тетрадь, а третья привязана к кресту.
- То есть, ваша сестра…
- А ты выжил, если бы остался один на один с сотнями гулей? 
- Н-нет… Не думаю.
- Миледи выжила. Недолго, правда, она потом протянула. Через месяц слегла, а через полтора и вовсе копыта откинула. Подхватила какую-то дрянь. Ты только представь – сражаться с монстрами, вылезать из нечестных схваток, терпеть насмешки и… умереть от болезни. Ей было тридцать семь.
- Жаль, - юнец замялся и не знал, что сказать.
- Нечего тут жалеть, это было двадцать лет назад, - Фома зевнул, - ладно, на боковую давай.
- Стойте… Так какова мораль?
Мужчина недовольно глянул на Гонрака.
- Не сдавайся, сопля. Никогда не сдавайся.