Предыстория Андерса
Что-то не так с этим светом. Слишком жёлтый. Слишком грубый. И весь он
идёт сверху. На секунду я теряюсь: почему это кажется неправильным?
Солнце… оно же всегда было здесь, верно? Что же я вспоминаю?
Я
вспоминаю верное слово. Тень. Я маг. Я бывал в месте, о котором
вспомнил. Это страна туманов и снов. И я прав: свет там иной, он исходит
от земли, от стен, не из одного точечного источника. Но я никогда не
был там больше, чем просто гостем. Почему она вдруг показалось мне
домом?
Чего ещё я не могу вспомнить?
Я сажусь, и свет
становится сперва ярче, потом темнее и после выравнивает сияние.
Пульсация в моей голове возобновляется, и я, не подумав, призываю
дыхание маны, чтобы избавиться от неё. Боль усиливается по мере того,
как магическая энергия обволакивает её, успокаивая и охлаждая. Я пытаюсь
думать. Начнём с чего-то простого. Моё имя. Как меня зовут?
Я Андерс.
Я Справедливость.
Никогда прежде это не давалось так тяжело.
Внезапно
всё возвращается. Голос Справедливости, мой голос, разговор посредством
разлагающегося тела, которое он некогда занимал. «Время пришло. Ты
показал мне несправедливость, больше которой я не встречал. Достаточно
ли у тебя мужества принять мою помощь?»
Я знал, что он предлагает.
Чтобы
остаться в царстве смертных, ему необходим сосуд, тело, которое он
займёт до самой смерти, а не просто труп, который в любом случае будет
гнить. Если бы я предоставил ему это, он бы дал мне всё, чем владел, чем
был. Вместе мы могли бы превратить Тедас в мир, где правит
справедливость, а не страх.
Мир без Круга. Без храмовников. Мир, в
котором маги могут учиться обращаться со своим даром и при этом
возвращаться на ночь домой. В котором ни одной матери не придётся
прятать своё дитя… или потерять его из-за страха соседей. В котором
магия считается даром Создателя, а не проклятием, как сейчас.
Это
почти невозможно представить. Круг, храмовники – всё это формировало
мою жизнь. Мне было не больше двенадцати, когда они пришли за мной. Моя
мать плакала, когда они надевали кандалы на мои запястья, но отец был
рад моему уходу. Он боялся со времён того огня в амбаре. Боялся не
просто того, что я могу совершить, – боялся меня, боялся, что моя магия –
это наказание за какие бы то ни было мелкие грешки, к которому, как ему
казалось, его семью приговорил сам Создатель.
Я всегда знал, что
не покорюсь. Я бы не стал тем, чем они хотели, – покладистым, покорным,
виноватым. Но до Справедливости я был один. Я никогда не думал больше,
чем о своём собственном побеге: где я должен спрятаться? Как скоро они
найдут меня?
Сейчас эти мысли вызывают у меня отвращение. Почему
столь многие должны жить так, как я жить не хочу? Почему Круг Магов
должен существовать? Только потому, что так всегда было, потому, что те,
кто читал слова Андрасте, извратили их, заявив, что маги должны стать
пленниками? Почему никогда не было революции?
– Он на грани, – голос, приближается. Кто-то, кого я знаю. Серый Страж.
– Что, во имя Создателя, с ним случилось? – их двое. Этого я не знаю.
–
Он слетел с катушек. Его глаза засияли… Его проклятая кожа расползлась,
и было похоже, что у него внутри пылает огонь. Бредил… нёс что-то про
несправедливость, про революцию. Думал, придётся прикончить гада как
бешенного пса, а потом он просто рухнул.
– Чёртовы маги.
Я
силюсь встать, открыть глаза и встретить их как мужчина, а не как
пережёванная куча гарлокской блевотины, которой я себя ощущаю. Теперь я
их вижу. Это Ролан; как же иначе. Цена, которую мне пришлось заплатить
за щедрость Серых Стражей, вырвавших меня прямо их рук храмовников. Он
был одним из них, пока его местную Церковь не разорили порождения тьмы и
он не почувствовал, что должен стать Стражем. Никто никогда не говорил,
что сделка расторгнута, но, как только храмовники перестали
протестовать, Ролан явился к Стражам, и с тех пор нас на каждое задание
отправляли вместе. Ясное дело, что храмовники прислали его присматривать
за мной.
И что толкнуло меня заключить сделку со Справедливостью там, где он мог это видеть?
Он
попадает в моё поле зрения, и я жалею о своём неудачном подборе слов,
потому что что-то шевелится внутри меня, и я гадаю, насколько тяжело
Справедливости направлять свою волю через тело, по-прежнему занимаемое
разумом владельца. Но это бессмысленный вопрос, так как его мысли теперь
мои, и он сам – это я, и я больше не уверен, о чём именно спрашивал.
Ролан
стоит прямо передо мной, и белый грифон на его нагруднике сливается в
моих глазах с пламенным мечом цвета стали на броне его спутника, и я
знаю с чёткой уверенностью, что Ролан предал меня.
– Стражи
согласились, что мы не можем укрывать одержимого, – говорит он гнусавым
голосом, дрожащим от самодовольства, и больше мне ничего не нужно
слышать. Он натравил храмовников на меня, на нас, и это именно то, чего
мы ждали.
Я не вижу себя во время изменения – лишь отражение в их
глазах и звуки их криков. Я резко выпрямляю руку, и сильверит не
столько ломается, сколько взрывается брызгами расплавленного металла.
Пламенный меч тает, стекает по груди храмовника, и я посылаю волну
пламени, испепеляющую его лицо, оставляя лишь череп, горячий до тления.
Горят деревья… палатка… всё вокруг.
Ролан всё ещё стоит, и я чую
лириум, который он выпил, что и защитило его от взрыва. Но он испуган. Я
вижу, как дрожит его щит, и знаю, что он едва сдерживается, чтобы не
убежать, и мне приходит мысль: «Чем же я стал?», ведь я видел, как он
встречает маток и одержимых без страха.
И затем его меч
останавливается на уровне моей груди, и я не препятствую ему, ведь это
лишь сталь, неспособная повредить мне – я больше не один из смертных. И
когда меч тонет по самую рукоять в моей плоти, не вызывая никакой
реакции, он сдаётся. Он разворачивается и бежит, а я сзади, схватив его
за шею, отрываю ему голову – никакой магии, только я, кем бы я теперь ни
был. Его кровь попадает в мой открытый рот, на вкус она напоминает вино
с мёдом, и тепло расползается по моему телу.
Он ненавидел меня, и теперь он мёртв. Он боялся меня, и теперь он мёртв. Он охотился на меня, и теперь он мёртв.
Они
все умрут. Каждый храмовник, каждая сестра, которая встанет на пути
нашей свободы, сдохнет в агонии, и их гибель придаст нам сил. Мы
добьёмся справедливости. Мы отомстим.
И вдруг я в одиночестве
стою в горящем лесу, окружённый телами храмовников и Стражей. Их так
много, а я и не знал, что они были здесь. Не знал даже, что убил их, но
доказательства этого вокруг меня. Не последствия битвы, как я её
понимал, но место кровавой бойни, полное оторванных конечностей и
растерзанной и пожёванной плоти.
Это не справедливость. Это не
тот дух, который был моим другом, самим мной. Чем же он стал? Чем я
стал? Нам нужно убираться отсюда. Для меня больше нет места в рядах
Серых Стражей.
Есть ли для меня теперь место хоть где-нибудь?
Предыстория Фенриса
Охотники снова пришли за ним.
По правде говоря, он знал об этом
уже несколько дней. Он видел это в глазах толстого хозяина таверны,
который виновато избегал смотреть ему в глаза. Он видел это в
сочувствующем взгляде шлюхи, стоявшей в углу и притворно улыбавшейся.
Посетители этой убогой таверны, куда он приходил за едой, замолчали, как
только он вошел. И это было не молчание людей-горожан, столкнувшихся со
странным эльфом, покрытым необычными отметинами и носящим огромный меч.
Скорее это было молчание людей, знающих, что только что в дверь вошли
неприятности, и старающихся изо всех сил их не замечать. Фенрис очень
хорошо понимал разницу.
Он был неосторожен. Несмотря на то, что
он знал, часть его отрицала очевидное. Отчаянно надеясь, что он
ошибается, что знаки были плодом паранойи беглеца. В последних трёх
городах он останавливался дольше обычного и уже не так сильно старался
скрыть свои необычные отметины. Он говорил себе, что это вызов. Пусть
приходят. Пусть попытаются забрать его назад, если посмеют. Однако
глубоко внутри он спрашивал себя, не в том ли дело, что он просто устал
от погони.
Время пришло. Он уже забрал из комнаты в таверне свои
скудные пожитки и выпрыгнул в окно. Оно вело в темный переулок, с
достаточным для легкого спуска количеством выступов внизу. Именно
поэтому Фенрис выбрал комнату после осмотра, заставившего хозяина
таверны поволноваться. Он прикинул, сколько времени пройдет, прежде чем
любопытство или отсутствие оплаты заставит этого толстяка проверить
Фенриса и обнаружить, что тот ушел. Возможно, неделя, если только не
хозяин таверны был тем, кто продал его.
В переулке никого не
было, если не считать нескольких крыс и бродяги-эльфа, спящего возле
кучи мусора. Фенрис остановился и посмотрел на эльфа с отвращением.
После побега из Империи он думал, что впишется в окружение. В стране,
где эльфы были свободны, никто не обратит внимания на еще одного эльфа?
Конечно, он был глупцом. Как он мог знать, что многие из его народа
растратят свободу впустую, влача существование запуганного скота? Если
он должен выбирать между тем, чтобы вести себя смиренно, как и ожидают
люди, сбежать в попытке найти скитающиеся кланы, которые копаются в
грязи в поисках выброшенного людьми хлама, или сражаться… В этом случае
его выбор очевиден.
Бродяга проснулся, когда Фенрис вытащил
двуручный меч из-за спины. Эльф в страхе завизжал , но Фенрис
проигнорировал его. Скоро придут другие, скрытые тенями переулка: по
меньшей мере, двое на другой стороне и… один сверху? Он прислушался и
уловил слабый шорох глиняной черепицы сверху. Да, без сомнения, это
арбалетчик. Они думают, что застали его врасплох.
Фенрис
бросился в конец переулка, уходя с главной улицы. Переулок вел в
лабиринт извилистых дворов, нечистот и развешенного белья… но здесь
достаточно темно, чтобы он мог убежать, не привлекая внимания городской
стражи. Он не мог понять, почему охотники никогда не подкупают стражу,
чтобы та помогла им. Так или иначе, он столкнулся со стражниками в
другом городе, и они пытались остановить его также усердно, как и
охотников. Рисковать не стоило.
Бродяга закричал от ужаса и с
трудом поднялся на ноги, так как был пьян, но Фенрис уже был далеко. Два
высоких силуэта приблизились, двигаясь незаметно и быстро, - они
поняли, что их добыча знает о преследовании. Фенрис уловил проблеск
темно-бордового цвета. Значит, солдаты Тевинтера. Хорошо, так будет
легче. Нельзя сказать, что он испытывал трудности с наемниками, но
убивать их было не так приятно, как этих псов.
Описав широкую
дугу своим клинком, он отбросил первого охотника, когда тот попытался
парировать удар. Намереваясь воспользоваться тем, что Фенрис открылся,
второй стражник бросился вперед – и встретился с кулаком Фенриса.
Отметины на его коже ярко засияли, лириум внутри них посылал магию,
наполнившую все тело, и кулак прошел сквозь шлем охотника прямо в его
голову. Тот застыл, парализованный страхом.
Значит, их не предупредили. Глупцы.
Лириумные
отметины снова сверкнули, когда кулак Фенриса частично затвердел.
Охотник отшатнулся, из его рта и ушей хлынула кровь. К этому времени
первый охотник уже пришел в себя и взмахнул мечом. Фенрис умело
развернул второго охотника, подставив того под удар. Меч вонзился
глубоко ему в плечо, и Фенрис сильным ударом отбросил обоих охотников к
кирпичной стене. Его кулак был покрыт темно-красной кровью.
Он
бы прикончил их, но остальные охотники уже разобрались в ситуации.
Стрела арбалета просвистела рядом с его головой, почти задев ухо, и
Фенрис услышал топот приближающихся солдат. Он побежал к переулку,
перепрыгнув через охотника, пытавшегося оттолкнуть мертвого товарища, и
скрылся в лабиринте. Темные дверные проемы пролетали мимо, в то время
как он бежал. Он срезал бельевые веревки и опрокидывал бочки, чтобы
создать препятствия позади себя. За ним определенно гнались – он слышал
ругательства на тевинтерском, и арбалетчик наверху карабкался, чтобы
занять позицию.
Фенрис нырнул в впервые попавшиеся открытые
ставни. Он приземлился на кухне, наполненной запахом пекущегося хлеба, и
услышал женский крик. Без сомнения, эльф в плотно облегающей броне, с
мечом почти такой же длины, что и он сам, не был желанным гостем. Он
поднялся на ноги и заметил неожиданно хорошенькую женщину, одетую в
весьма откровенную ночную рубашку и прижимающуюся к стене.
Он
ухмыльнулся, и она снова закричала. Схватив свежевыпеченную буханку
хлеба, он побежал к главному входу лачуги. В окно уже лез солдат, из-за
которого женщина снова закричала и потеряла сознание. Остальные пойдут к
переднему входу, поэтому он должен уйти до того, как…
…он резко
остановился. Он узнал человека, стоящего в дверном проеме:
темно-бордовый плащ и черные как смоль волосы, едва прикрывали бездушные
глаза. Не говоря уже о шраме на шее, который оставил сам Фенрис. Будь
прокляты лечебные зелья и их мерзкая магия. Неужели никто не может
просто умереть?
- Аванна, Фенрис. Рад видеть тебя снова,
- голос охотника звучал как холодное мурлыканье, он поднял арбалет и
прицелился в грудь Фенрису. Значит, это он был на крыше. Умно.
- Учитывая, что случилось в прошлый раз, я удивлен, что ты решил попробовать снова.
- Дело уже не только в деньгах, раб.
О, как же Фенрис любил, когда они так говорили.
- Не боишься потерять свою голову навсегда?
- Не сейчас, когда ты у нас в руках. Ты стал беспечен. Пора сдаваться
Другой
охотник уже залез в окно, и Фенрис слышал раздававшиеся с улицы крики
остальных. У него действительно было только два выбора: сдаться и
надеяться на еще один побег… или рискнуть.
На самом деле, выбор был очевиден. Он сжал эфес меча и улыбнулся охотнику, медленно и устрашающе.
- Вишанте каффар, - прошипел он. И атаковал.
Предыстория Изабелы
Женщина, вошедшая в «Висельника», была тем ещё зрелищем: с ног до головы
покрытая грязью, она походила на крысу, неделю барахтавшуюся в дырявом
трюме. Её изорванную и потрёпанную тунику покрывала сажа дымоходов
Нижнего Города, а её обувь, хоть и сделанная из отличной кожи, выглядела
поношенной, в особенности из-за нескольких грубых заплат. Несмотря на
всё это она выглядела гордо, даже заносчиво, и вошла в таверну с видом
полноправной владелицы заведения.
– Мне сказали, что здесь можно
перехватить стаканчик, – сказала она, подойдя прямиком к бару с
одной-единственной целью и бросив на мою стойку с полдюжины серебряков. –
На что этого хватит?
– Хватит, чтобы хорошенько напиться, – ответил я.
– Тогда подавай мне столько спиртного, на сколько хватит этих монет. И лучше ему быть крепким.
Я
протёр один глиняный стакан со сколотыми краями своим фартуком и
наполнил его самым крепким пивом таверны. Она выхватила ёмкость из моих
рук прежде, чем я закончил, и опустошила её залпом.
– А тебе и впрямь необходимо выпить, так ведь? – я наполнил ещё стакан.
–
Ты себе не представляешь, насколько, – вздохнула она, потирая виски. –
Меня зовут Изабела, кстати говоря. Не будет лишним запомнить это имя.
Думаю, я здесь задержусь на некоторое время.
***
Чуть
позже рядом нарисовался вонючий портовый работяга. Изабела застыла,
почувствовав руку довольно низко на своей спине. Рабочий открыл свой
рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Изабела схватила его за запястье
и завела руку ему за спину. Он закричал, скорее от шока, чем от боли,
но ситуация быстро изменилась: Изабела локтём толкнула его в шею, и
мужчина врезался лицом в деревянную стойку.
– Тронешь меня ещё
раз, и я сломаю тебе что-нибудь посущественнее, – прошипела она ему в
ухо. А затем она сломала пальцы на руке обидчика, которую продолжала
сжимать. Я услышал хруст, несколько противных щелчков и вопль боли.
Рабочий ретировался, баюкая руку и извергая проклятия.
– Что? –
спроисла она, протягивая мне пустой стакан, чтобы я его наполнил, и
призывая сказать хоть что-то. Я кивнул на её одежду – на ней была лишь
туника, без куртки или плаща, прикрывавшая лишь самый минимум,
необходимый чтобы соблюсти хоть какие-то приличия. В таком наряде при
всём желании нельзя не привлечь внимания.
– Что? Это? – она
ухватила шнурок корсажа, а затем отпустила короткий, горький смешок. – Я
бы приоделась для тебя, но вся моя приличная одежда осталась на дне
океана.
Пока я размышлял над значением этих слов, в бар
просочился один из головорезов Нижнего Города. Он ухмыльнулся, позволив
жирным губам обнажить жёлтые зубы в выражении, больше похожем на
гримасу, чем на улыбку.
– Я Счастливчик, – сказал он.
– Это имя или, может, твоя черта? – спросила она, не удостоив его и взглядом.
–
И то, и другое. И если ты впервые в Киркволле, то непременно захочешь
поговорить со мной. Мои парни и я знаем обо всём, что творится в городе.
–
Знаешь, – холодно сказала Изабела, – я как-то знала пса по имени
Счастливчик. Надоедливая мелкая шавка, слишком тупая, чтобы понять,
когда от пинка её отделяют всего два лая.
Счастливчик залился
краской и бросил взгляд на своих приятелей в поиске моральной поддержки.
Те же, глумясь и насмехаясь, предоставлять её явно не собирались, и
бедняга предпринял спешное отступление. Изабела играла со стаканом,
вертя его то так, то сяк, изучая его многочисленные дефекты. Её глаза
сузились.
– Стой, – вдруг сказала она. – Если ты знаешь обо всём, что творится в Киркволле, возможно, нам стоит поговорить.
Счастливчик кивнул и осклабился. Изабела развернулась к нему, и я заметил озорной огонёк в её глазах.
–
Видишь ли, – сказала она, улыбаясь впервые за всё время, – я кое-что
потеряла во время кораблекрушения, и мне бы хотелось это найти.
Предыстория Мерриль
- Будь осторожна, да’лен.
Предостережение Хранительницы запоздало
– как обычно – и я споткнулась о камень, ушибив колени и разодрав
ладони о зазубренную горную поверхность. Митал’энаст! Однажды я научусь
смотреть под ноги. Я с трудом поднялась (руки были все в крови) и
осмотрелась.
Мы на месте.
Вход в пещеру был невыразимо
пугающим, даже для горы Раздора, которая, казалось, стремилась получить
что-то вроде награды за самую пугающую обстановку. Вроде «Самой Жуткой
Горы Тедаса». Туман клубился вокруг пещеры, словно она дышала, и
окружающий ее горный склон был безжизненным. Зияющая утроба, поглощающая
все живое вокруг себя…
Неудачный настрой, Мерриль. Мысли позитивнее! По крайней мере, погода хорошая.
-
Ты тоже чувствуешь это, не так ли? - голос Хранительницы вернул меня к
реальности. Она выжидающе смотрела на меня… словно я что-то забыла. Я
попыталась разгладить тунику, и все, что мне удалось, это замарать ее
кровью. Прекрасно. И я все еще не имею понятия, чего она от меня
хочет... а! Ответ. Точно.
- Да, Хранительница. Голос здесь
намного громче, - шепот возник на границе сознания, и если я
сконцентрируюсь, то смогу разобрать его. В лагере я могла слышать его
только во сне и после пробуждения не помнила ничего из сказанного.
Только ощущение невыносимого одиночества. Даже Хранительница на вторую
ночь просыпалась, всхлипывая.
Приди ко мне.
Я вздрогнула. Источник определенно здесь.
-
Следуй за мной, да’лен. И держи себя в руках, - Хранительница исчезла в
голодном зеве пещеры. Я глубоко вздохнула и зашла внутрь.
После
залитого солнцем горного склона темнота шокировала. Словно прыжок в
холодную воду жарким днем. Мои глаза привыкли к полумраку, мы прошли
через узкий коридор в огромную комнату, и я увидела… руины. Свет
струился сквозь трещины в потолке, разрушенном временем и корнями
деревьев. Значит, это все-таки не пещера? Храм или гробница, или… Я не
знаю, что это. Странно.
- Они не эльфийские, не так ли,
Хранительница? Может, тевинтерские? - я посмотрела на Хранительницу,
пристально и неодобрительно разглядывающую что-то вроде свода. Я слишком
хорошо знала этот взгляд. Бедный свод. Он ни в чем не виноват.
-
Если это место времен войны, неважно, кто построил его. Оно опасно, -
Хранительница отвернулась от свода, очевидно, выбросив его из головы. -
Если же нет, то мы ничего о нем не знаем, и оно по-прежнему может быть
опасным.
Я была уверена, что ее умозаключение имело недостатки,
но спорить посреди странной гробницы-пещеры – плохая идея. Она
спустилась к храму.
Я поплелась за ней и, проходя мимо свода, ободряюще похлопала по нему.
Приди ко мне.
Голос
доносился из дальнего конца храма, со стороны уродливой статуи,
изображавшей большое присевшее на корточки… существо с несколькими
руками и ногами. Да уж, не очень многообещающе.
- Кто нас звал? -
спросила Хранительница, выпрямившись во весь рост. Она выглядела так,
как в моем представлении должны были выглядеть эльфы Арлатана:
величественная и мудрая. Тон ее голоса словно говорил: меня не волнует,
дух ты или нет, я уничтожу тебя, если понадобится. Однажды, она отругала
дикого сильвана в такой же манере, и он отступил, выглядя пристыженным.
Настолько, насколько дерево вообще может быть пристыженным.
Помоги мне.
Ох, ответ был в корне неверен.
Казалось, Хранительница Маретари стала выше, воплотив в себе весь гнев долийцев.
- Назови себя! Или останься наедине со своим молчанием.
Я Тот, Кто в Ловушке. Помоги мне.
- Имя! - я никогда не видела Хранительницу в таком гневе. Даже когда Тамлен исчез.
Кажется, три – магическое число. Дерзость. Голос был подобен зимнему ветру, суровый и резкий.
-
Демон, - она выплюнула слова, как будто они были ужасны на вкус.
Хранительница кивнула мне. - Заперт в статуе. Он не угрожает лагерю, -
удовлетворенная, она развернулась, чтобы уйти.
Подожди! Я был
заперт здесь так долго, что сбился со счета. Я был свидетелем падения
вашего королевства. Помоги мне, Хранительница долийцев, и я расскажу обо
всем, что видел. На мгновение передо мной предстало изображение
прежнего мира. Империя, простирающаяся по всему Тедасу, сверкающие
эльфийские города… Все это может стать твоим.
- Пошли, да’лен, - Хранительница подала знак рукой. Видение исчезло.
Я разврнулась и последовала за ней к свету.
 Перевод: IMK Team Источник: Bioware.ru
|
Мы Вконтакте
