Тебе не спастись, Наравэн. И им не спастись тоже, ты же знаешь. Не беги от правды, вас всех поглотит тьма.
Сердце рвало в пыль, в мелкое крошево, оседающее толстым слоем на дне корчащегося от жгучей боли сознания. Эльфийка, будучи достаточно спокойной и рассудительной, обычно не позволяла переживаниям накрыть ее с головой. Но на этот раз накатившие ощущения были настолько сильными, непривычными и непонятными, что бороться с ними было довольно-таки сложно. Казалось, это никогда не кончится. Мысли сбивались и путались, ловко подменяя одна другую, но легче не становилось. И голос… странный, незнакомый, пронизывающий до самого основания голос не умолкал.
Тебе не спрятаться, Наравэн. Смирись. Смерть идет за тобой по пятам. Следует твоими дорогами, куда бы ты ни шла. Куда бы ни бежала, она найдет тебя, потому что тьма уже пустила в тебе свои корни. Смирись. Отступи во тьму. Отступи.
Элани медленно брела в самую глубь Топей Мертвецов. Ноги, предательски налившиеся свинцом, почти не слушались, но, тем не менее, двигаться манёвренно для нее не составляло труда. В конце концов, за долгие годы жизни в Мерделейн тайные тропы были исхожены не раз, и порой казалось, что если однажды эльфийка будет вынуждена пройти через них с повязкой на глазах, она с легкостью справится с этой задачей.
Но сейчас это не имело ровным счетом никакого значения.
Сейчас хотелось убежать. Хотелось скрыться в темном, пропахшем сыростью, брусникой и камышом сердце болот. Раствориться в ночном воздухе и терпких, ароматных травах. Ничего-ничего не чувствовать. Удалиться как можно дальше от Западной Гавани, лишь бы не слышать эти взрывающиеся гулким эхом крики крестьян, не так давно весело и беззаботно праздновавших День Жатвы. Ей до безумия хотелось не ощущать в ушах звон стали скрещивающихся насмерть клинков, густо окропленных алыми каплями. Хотелось не чувствовать слившиеся воедино запахи гари, смерти и страха. Не видеть, как эти странные существа с иного плана, не щадя никого, топят деревню в темно-бурой крови и огне.
Почему Круг остался стоять в стороне, имея возможность вмешаться? И почему запретил вмешиваться Элани, не дав шанса помочь? Почему не позволили спасти хотя бы Ее? Неужели эти глупые отговорки о всеобщем балансе и гармоничности природы важнее чужих жизней? И что, если не жизнь, вообще имеет значение?
Они слабы и лицемерны, Наравэн. Они никогда не говорили тебе правды, ты же знаешь. Отступи. Тьма будет с тобой честна.
— Нет, ты не прав, уйди. — послышался тихий, едва различимый шепот.
Элани старалась абстрагироваться от голосов, преследующих ее вот уже несколько месяцев. Она не знала, что это было или кто, но чувствовала, что звучание чужих слов в голове не предвещает ничего хорошего.
Вереницу вопросов сменили моменты далекого прошлого, проносящиеся в голове яркими вспышками. Это прошлое было настолько далеким, что Элани не всегда могла с точностью сказать, действительно ли оно когда-либо ей принадлежало. Образы спешно сменяли друг друга.
Она помнила холод и влажность, вязкую болотную трясину и притоптанный, частично пожелтевший мох, усыпанный золотом старых дерев и первым снегом. Помнила плотную стену тумана и стальной блеск наконечников орочьих стрел, молниеносно прорезающих расстилающуюся над землей серебристую дымку. Помнила предсмертные стоны и хрипы людей, эльфов и дворфов, захлебывающихся в собственной крови. Крики и плач. Кровь. Много крови. Изуродованные тела. Стрелы, пронзившие отца. Помнила, как большой орочий топор тяжело вонзился в спину ее матери. Страх и отчаяние. Топот тяжелых сапог. Старое, поваленное наземь дерево, под которым она пряталась от орков и тихо, абсолютно безмолвно, плакала. Помнила тишину. Эту страшную, навалившуюся после боя тишину и осознание того, что она осталась совсем одна посреди, казалось, бескрайнего, непроходимого болота.
Кровь, повсюду кровь. Ты помнишь ее, Наравэн? За тобой всегда будут тянуться реки крови, прими это.
Воспоминания навалились тяжким грузом и продолжали уносить Элани в далекое прошлое. В ее голове возник образ маленькой медноволосой девочки, бесцельно плутающей по болотам в поисках хоть какой-то пищи. Нельзя было сказать точно, сколько дней продолжались эти скитания, разум в те дни будто застилала плотная белая пелена, а состояние было сродни аффективному. Она помнила лишь то, что однажды проснулась в каком-то странном, вселявшем относительный покой и безопасность месте, а вокруг были они – Друиды из Круга Топей.
Так Элани стала частью Круга. Топи приютили ее. Они были для нее каким-никаким, но домом. Домом, который она любила, несмотря на все его опасности. Домом, который, как ни парадоксально, разорвал все самые крепкие нити, связующие с прошлым, похоронив в себе всю ее семью.
Позже, из рассказов, Элани узнала, что ее, спящую под раскидистым кустом болотной голубики, нашел Старейшина Нэван. Мысль о старом друиде разлилась теплом в сердце эльфийки, и пусть они никогда не были особо близки, он был единственным, кто всегда старался ее понять. Элани относилась к нему как к отцу.
Наравэн, отступись, ты всегда и для всех была чужой. Как бы ты ни старалась, ты никогда не была настоящей частью Круга. Они никогда не любили тебя, они никогда не воспринимали тебя всерьез, Наравэн. Прими себя, твое место во Тьме. Тьма будет с тобой честна. Тьма дарует тебе покой.
— Да когда же ты замолчишь?!
От внезапного вскрика с ближайших деревьев ворохом взлетело около десятка черных, как смоль, птиц. Голос в голове не утихал, а воспоминания отдавали острой болью в сердце, чего не было уже очень-очень давно. В какой-то момент Элани осознала, что куда бы она ни шла, – голоса умирающих догонят ее повсюду.
Бегло осмотревшись, она увидела маленькую поляну, сплошь покрытую мхом и багульником, посреди которой лежало трухлявое, поваленное дерево, так же густо покрытое сфагнумом. Пахло спелой брусникой, морошкой и болотными испарениями. Элани любила это место. Она сама не понимала, почему, но когда ей доводилось приходить сюда, что-то внутри нее вспыхивало ярким огоньком и так же быстро угасало. Какое-то смутное ощущение чего-то до боли знакомого, но очень-очень далекого.
Эльфийка решила остаться здесь, потому что смысла идти дальше не было. Как оказалось, смысла идти куда-либо вообще не было изначально. Элани села, опершись спиной о мягкий, покрытой мхом ствол дерева. Внутри нее все сжималось и, казалось, осколками разлеталось на части. Слезы подступали к глазам. Отчаяние накрывало гигантской волной.
— Налох, приди.
Внезапно на поляне, освещаемой лишь большой желтой луной и звездным сиянием, образовалась дымка, из которой через несколько секунд задорно выпрыгнул достаточно крупный, по сравнению со своими сородичами, барсук.
— Иди сюда, Налох.
Барсук, резво перебирая лапками, вмиг оказался рядом с хозяйкой. Он радостно, словно бы с заботой, потерся об ее руку, спровоцировав тем самым короткую, вымученную улыбку. Элани обняла Налоха, уткнулась носом в мягкий, густой мех и расплакалась.
Это было настолько странно, что она не могла поверить в то, что все это действительно происходит с ней. По меркам эльфов она была еще очень молодой, но друиды всегда учили ее тому, что проявление эмоций – это слабость, что слезы – людской удел, а век людей, как известно, короток. Посему эльфийка быстро научилась контролировать и маскировать свои эмоции, и, хоть и питала к людям большой интерес, но продолжала относиться к тем, кто не имел причастности к Кругу, с опаской. Ей с самого детства твердили, что люди в большинстве своем глупы и злы, что они не слышат голоса природы и для ее же безопасности ни в коем случае не стоит им доверять, а уж тем более к ним привязываться.
И все-таки, как бы Элани ни старалась, у нее ничего не вышло.
Ты слаба, Наравэн. Отступись, прислушайся к Тьме, и ты увидишь, что такое настоящая сила.
Она всегда была слишком чужой для всех, кто ее окружал. Друиды видели в ней ребенка, на котором слишком глубокий след оставила жизнь среди людей. Все, кроме Нэвана, думали, что Элани чересчур подвержена человеческим слабостям и стремлениям. Селяне из Западной Гавани, напротив, считали, что жизнь среди друидов сделала ее слишком нелюдимой и странной, и как бы она ни пыталась наладить с кем-либо контакт, в конце концов она чувствовала себя лишней. Сколько Элани себя помнила, ей всегда казалось, что она находится меж двух огней, словно застывшая меж двух костров, к которым ни приблизиться, ни согреться.
Тебя никто никогда не любил, Наравэн. Ты глупа. Но Тьма дарует тебе покой.
Элани старалась, очень старалась поступать так, как ее учили Старейшины, но тяга к людям, их жизненному укладу и обычаям не утихала. Ей хотелось праздновать вместе с селянами День Жатвы, танцевать под луной под шелест ароматных трав и треск костра, хотелось заливисто смеяться и знать, что такое дружба и что это за теплое, разливающееся душистым мёдом внутри, чувство, называемое любовью.
Но, несмотря на все старания, в один момент все пошло прахом.
Первая Война Теней была жестокой и кровопролитной. И пусть, в конце концов, Король Теней был повержен, Берег Мечей понес колоссальные потери, а Западная Гавань и вовсе находилась на грани полного уничтожения. Во времена той войны было много необъяснимого, но больше всего внимание Круга привлек ребенок, носящий под сердцем осколок меча Гит. После долгих споров между Старейшинами, было решено дать Элани возможность проявить себя и, по совместительству, пройти последнее испытание, после которого она могла бы считаться полноценным членом Круга Топей. Эльфийке поручили наблюдать за Носительницей Осколка, дабы держать ситуацию с этим необычайным ребенком под контролем.
Поначалу все шло гладко. Элани следила за маленькой кареглазой девчушкой из тени дерев, перевоплощаясь в какое-нибудь небольшое животное. Иногда Налох помогал эльфийке приглядывать за девочкой, которую, как позже выяснилось, звали Энид. Она была приемной дочерью местного следопыта – Дейгуна Фарлонга. Элани знала его – они несколько раз сталкивались в Топях, когда он охотился. Дейгун был полуэльфом, нелюдимым и молчаливым, но достаточно умелым охотником и воином. Друидка догадывалась, что это война, унесшая жизнь его жены, сотворила с ним эти метаморфозы.
Наравэн, знай же, нет смысла бороться. Даже самые сильные из вас падут под натиском Тьмы. Смирись. Сдайся.
Элани была старше и мудрее, но несмотря на это, чем дольше она наблюдала за девочкой, тем больше видела в ней себя. Энид росла, предоставленная самой себе. Конечно, Дейгун обеспечивал ее всем, что было необходимо для комфортного существования, но полюбить ее он так и не сумел. Или же любил ее по-своему. В любом случае, было ясно одно: как бы полуэльф ни старался, Энид была слишком живым напоминанием той страшной ночи, переломившей ход его беззаботной, счастливой жизни.
Годы стремительно летели, Энид росла, а Элани все больше привязывалась к своей подопечной. Девчушка росла доброй, активной и любознательной. Несмотря на прохладные отношения между нею и отцом, Энид восхищалась его навыками и частенько просила Дейгуна взять ее с собой на охоту. Детство ее проходило тихо и радостно.
В подростковом же возрасте Носительница Осколка начала осознавать, что отец не питает к ней особо теплых чувств. Это было обидно, больно и странно, потому что, как ей тогда казалось, для такого отношения к ней не было особых причин. В итоге Энид начала замыкаться. Нельзя сказать, что она стала слишком тихой, но отношение отца, первые обиды и предательства со стороны сверстников дали понять, что доверять стоит далеко не всем, а свои эмоции лучше научиться контролировать, причем научиться как можно скорее. В целом Энид развивалась как обычный подросток. И Круг это полностью устраивало.
Ты не сможешь спасти ее, Наравэн. Не пытайся. Тьма засела в ней слишком давно… и слишком глубоко. Отступись.
Несмотря на все предостережения Старейшин, в один момент Элани настолько погрузилась в данное ей задание, что забыла обо всем остальном.
Она наблюдала за Носительницей Осколка днями и ночами, не в силах даже подумать о том, что с Энид может приключиться что-то плохое. Эта девушка стала для эльфийки отдушиной и живым, слишком явственным примером того, кем могла бы стать сама Элани, сложись бы ее судьба немного иначе. И пусть порой друидка завидовала тому, как живет Энид, она любила ее как сестру и дала себе слово оберегать Носительницу Осколка от любых бед. Эльфийка мечтала поговорить с девушкой хотя бы раз. Ей казалось, что если кто-то и сможет когда-либо ее понять, то только Энид. Как бы там ни было, прямой контакт с Носительницей Осколка был под строжайшим запретом.
Двадцать долгих лет Элани наблюдала за жизнью Энид, не имея возможности подойти настолько близко, насколько ей хотелось бы.
А теперь…
Теперь, возможно, было уже слишком поздно.
Кровь. Реки Крови. Ты предала ее, Наравэн. Ты предательница. Твое место во Тьме.
События, происходившие той страшной ночью в Западной Гавани, разбередили старые раны и сулили нанести новые. Слезы градом лились на гладкую шерсть Налоха. Это странное, полуистерическое состояние, совершенно не свойственное Элани, абсолютно не волновало эльфийку.
Она действительно предала Энид. Не смогла ее защитить. Не сдержала обещание. А Круг, которому она верила, не захотел ее понять.
Элани была в отчаянии. Впервые в ее длинной, по меркам людей, и коротенькой – по эльфийским меркам жизни происходило что-то подобное. Разочарование, страх, новые потери. И этот странный, пугающий голос в ее голове, называющий ее каким-то знакомым, но чужим именем. Этот груз было тяжело пронести в одиночку.
Осознание пришло внезапно. Элани вдруг поняла, что вместо того, чтобы действовать, она просто жалеет себя. Плачет и злится, тогда как могла бы сделать хоть что-нибудь для людей, к которым успела привязаться всем сердцем. Внутри эльфийки комом прокатилась вспышка отвращения к самой себе.
— Ну уж нет, я так просто не сдамся, — сказала она, резким движением руки смахивая слезы, осевшие на уголках глаз.
Элани встала и быстрыми движениями стряхнула с платья налипшие веточки и кусочки мха. Налох недоумевающе посмотрел на нее, ибо резкая перемена настроения произошла буквально за несколько мгновений.
— Нам нужно идти, Налох. Быстро.
И она побежала. Мягкими прыжками, словно тень, она неслась меж деревьев и кустарников, опасными тропами, которые знала как свои пять пальцев. Налох шустро поспевал за ней. Ветки и колючки цеплялись за одежду, но Элани не придавала этому никакого значения.
Это было совершенно, абсолютно неважно.
Тебе не спасти ее, Наравэн. Уже слишком поздно.
— Замолкни! — коротко бросила она, не замедляясь в беге ни на секунду.
Наконец, эльфийка выбралась на тайную поляну Круга, пути к которой знали лишь Друиды. Это место было широким и вселяло покой. В центре поляны возвышался старый дуб, под сенью которого вели переговоры члены Круга.
Увидев внезапно выбежавшую на опушку Элани, друиды недоумевающе покосились на нее. Но и это тоже не имело никакого значения.
— Ты не позволил мне помочь им, Вашне, — в ее голосе слышалась обида.
— Не стоит вмешиваться в естественный ход вещей, Элани. Когда-нибудь ты это поймешь. — В отличии от подопечной, друид был абсолютно спокоен.
— Я не… — она осеклась, поняв, что лучше не терять время на очередные споры, исход которых был ясен уже сейчас. — Просто скажи мне, она жива? — друидка, наконец, решилась задать этот страшный вопрос, терзавший ее всю ночь.
— Жива, но для тебя это не должно иметь никакого значения. Ты слишком привязалась к людям, Элани. Мы допустили ошибку, понадеявшись, что ты сможешь справиться с тем, что мы тебе доверили. Больше ты не будешь наблюдать за Носительницей Осколка.
В воздухе повисло тяжелое молчание, продолжавшееся несколько долгих секунд. Все члены Круга, присутствовавшие на поляне, ждали исхода разговора.
Внезапно, словно по щелчку, Элани осознала, что у нее остался еще один вопрос, не имевший ответа.
— Скажи мне, Вашне. Я...когда вы нашли меня, со мной не происходило ничего странного? Скажи, имя Элани всегда принадлежало мне? — голос эльфийки немного дрожал.
На лице Вашне читалось удивление. Старый друид на мгновенье замолк, пытаясь понять, откуда Элани могла узнать о том, что когда Нэван нашел ее, она пребывала в таком глубочайшем шоке, что не только не могла вспомнить события последних дней, но и напрочь забыла собственное имя. Никто никогда не рассказывал ей об этом.
— Нет, когда тебя нашли, ты абсолютно не помнила себя, но какое отношение это имеет…
Наравэн уже не слушала. Это не имело значения. Казалось, все теперь стало предельно ясно. Обернувшись волком, она мчалась в сторону Западной Гавани с твердым намерением сдержать данное ею обещание.
Наравэн, отступи во тьму.
— Никогда.
|
Мы Вконтакте
