Он был в «Баркасе». Ну конечно, где Ему еще было быть?
Она видела только спину, сгорбленную за стойкой, подрагивающую, когда Он опрокидывал очередной стаканчик. Подходить не хотелось. Не хотелось видеть пьяные глаза, чувстовать неприятный запах курева и дешевого спирта, слышать несвязные бормотания. Но выхода не было. Сафия выставила ее из «Вуали» с пожеланиями скорейшего возвращения… возвращения с Ним.
Но как тэйка не может понять, что она устала? Что она, может, тоже хочет забыться в пьяном угаре, заснуть и видеть во снах далекий Фэйрун, нетронутый войной и болью. Видеть брата Мерринга и друзей, не знать, с какой стороны браться за меч, а при малейших неприятностях доверительно прийти к угрюмому отчиму, который отмахнется, скажет что-то равнодушное, но потом все равно поможет…
Но она здесь, в этом чужом городе, жители которого закалены суровыми ветрами и морозами. И эта таверна – прибежище пьяных чужеземцев и опустившихся актеров. То ли дело «Вуаль»! Но туда лучше не возвращаться…одной.
После прибытия из Тэя надежда, чьи хрупкие ноги были надломлены еще давно, рухнула окончательно и, забившись в судорогах, скончалась. Так же, как и ты, мой друг…
Но Он не может принять эту горечь, не хочет. Не желает великодушно подарить время и свое понимание. Только раз за разом пьет, как последний матрос. Он больше не похож на того себя, в котором она смогла увидеть что-то родное. Тогда затеплился огонек веры, новой надежды на любовь и дружбу. Нужно было лишь время. Оно не лечит, а лишь притупляет боль, как те травы, которые она жевала, когда Каэлин извлекала из ее бока обломок меча, сломавшегося, застряв между кольцами кольчуги.
Но и этого было бы достаточно. Пока что.
Завтра, вернее уже сегодня, у них был запланирован отплыв в Эшенвуд, в поисках истины. И хотя уже было ясно, что проклятие наложил Миркул, спешить не хотелось. К тому же, вдруг удача улыбнется и еще один кусочек Маски будет получен? Первый фрагмент она не так давно вырвала из мерзкой жижи, в которой медленно погибала ожесточенная душа следопыта.
И даже тогда, там, у Стены, Он не мог ничего понять. Такой с виду чуткий, он оказался эгоистом, не способным поддержать ее, сползающую по этой проклятой Стене, обламывающую ногти о слой коры, под которой бурлила слизь.
Как они завтра уплывут, если Он даже встать не может? Неужели придется бросить его здесь? Ее разрывало чувство жалости и Нему, и к себе.
Это она, а не Он каждое мгновение сжимает кулаки, чтобы не взвыть от сосущей пустоты, которую прогрызает Голод.
А Он? А Он пьет. Где-то там, как будто за сотни миль, а на деле лишь в нескольких шагах. Но такой далекий. Такой… чужой.
Когда именно это произошло? Этот Зверь, захвативший Его душу, как будто выжидал, цедя свой яд по каплям, чтобы перемены не бросались в глаза. И вот этот момент наступил. Нет, не сейчас, еще раньше, но тогда ей казалось, что это просто усталость. Как это смешно – лгать самой себе и попадаться на эту нелепую ложь. Но ложь была так сладка!
Один шаг. Еще один. Дальше идти не в силах. Его спина, укрытая длинным синим плащом, стала более осязаемой, более близкой.
Последние несколько шагов как во сне. И вот она стоит рядом с Ним, может сосчитать стаканы, по запаху определить, что Он пил. Сначала вино, хорошее калимшанское вино, а затем уже перешел на спирт, по три медяка за стакан. Отрава, яд! Даже Бишоп бы не стал пить это. А Он пьет.
Осторожно коснуться плеча – рука тянется как будто вечность, хочется, но нет сил отдернуть ее.
Он вздрагивает и поворачивается. Глаза не пьянее, чем всегда. А голос, которым он произносит ее имя, звучит твердо, но недоверчиво.
Пить и не пьянеть – о таком она только слышала. Теперь уже даже алкоголь не берет на попечение его выдуманные беды.
«Увела бы ты его, чужеземка», — произносит могучего вида полуорчиха, жена хозяина таверны.
Она кивает и просяще тянет Его за плащ. В прошлый раз Он оттолкнул ее, послав к мертвым. Вернее, к одному мертвому. К мертвому паладину, с чьей смертью не было сил примириться.
Аммон Джерро, как черный ворон, злой вестник с дурным посланием, рассказал все, что знал, не подбирая слов, излагая голые и равнодушные факты. Зачем скрывать то, что давно прошло, пока она бродила по Рашемену в Его обществе, то, что закончилось в тот далекий день, когда Мерделейн рухнул раз и навсегда?
Сначала неизвестность пугала, но затем появилось маленькое окошко в новую жизнь, окошко величиной с Его насмешливый глаз, который плутовато косил, поблескивая в полумраке.
И вот снова призраки из прошлого, они обступили, и Он не выдержал этого чудовищного напора.
Такой эгоцентричный и самовлюбленный! Он с трудом терпел ее бесконечную тоску по павшему воину Тира, но сломался у Стены, слыша ее бесконечное «Бишоп… Бишоп…»
И пусть она говорила, что Он дорог ей, что она любит Его… Там, в Скейне, она говорила ему о любви. Но что слова для того, кто видит суть? Да, любит, но неуверенно, сомневаясь, цепляясь за гниющую плоть паладина.
Грязь!
Но почему-то Он покорно встает и, протягивая ей руку, произносит: «Что же, леди, ведите. Нынче я пьян».
Зора молча и укоризненно смотрит, как они уходят: невысокая девушка в кожаном доспехе на меху и поразительно красивый молодой мужчина с кожей цвета зимнего неба.
Она знает, что скоро он придет сюда снова. И будет приходить до тех пор, пока смерть в глазах девушки не превратится в жизнь. Новую. Настоящую.
|
Мы Вконтакте
