Меланхолия (продолжение)

Отрицание

Хочется иногда и правда сесть на подоконник,
Взять в руки чашку горячего шоколада, книгу.
Почитать ее, иногда глядя на заходящее солнце.
И наплевать что это слишком "ванильно".

Просто хочется прижаться тесно и сказать,
Что ты хочешь, что бы он всегда был рядом,
И не ждать в ответ неприятного смешка или тычка,
Потому что это слишком "ванильно".

Хочется иногда быть слабой и глупой,
Что бы кто-то пришел и помог тебе за просто так.
Что бы ты потом мечтала, думая, что это твой Принц.
И не думая о том, что это слишком "ванильно".

Знаете, эти современный принципы, аксиомы,
Которые для кого-то уже давно не требуют доказательств,
Мне кажутся пошлыми и издевательскими.
Потому что из-за них уже сложно быть просто собой.

Размышления

Тихое еле заметное сердцебиение,
Которое раньше казалось громом.
Сейчас это всего лишь тень прошлого,
Того, что было раньше.

Сейчас эти невинные старания:
Игра на сцене ради одного зрителя,
Кажется еще более утомляющей чем раньше.
Может потому что тогда все было иначе.

А сейчас улыбаться сквозь слезы,
Становится почти нереальным.
Этот новый вид мазохизма
Просто ломает и режет мою душу.

И если бы не тьма,
Что так нежно обнимает мое сердце.
Я даже боюсь представить,
Что бы со мной было.

И сейчас, когда я пишу, не ища рифмы,
Когда пишу просто на эмоциях и ради себя,
Я в который раз понимаю,
Насколько эфемерны мои мечты.

Ведь если для счастья достаточно всего строчки,
То есть ли смысл мечтать о чем-то подобном?
О чем-то настолько незначительном,
Что можно было бы и забыть?

И задаваясь этим вопросом,
водя пальцем по графическому паролю,
Я в который раз убеждаюсь,
Что этот чертов смысл все-таки есть.

Потому что даже эти строчки,
Чиркнутые быстро, отрывисто,
Словно на "отвали"
Уже делают мир несколько ярче.

Возможно, если бы я больше себя уважала,
Стремилась к чему-то большему, вечному,
Я бы не сохранила в себе все эти письма,
Все те Строчки Счастья, что ты писал.

И считая, что любить тебя сейчас невозможно,
И я просто погрузилась в созданную самой собой иллюзию,
Ты ужасно ошибаешься, смертельно.
Потому что все совсем не так.

Ведь если я буду любить тебя прошлого,
Я буду лелеять лишь пустые воспоминания,
Тепло от которых не сможет согреть меня объятиями,
Или обжечь ледяные губы поцелуем.

Я имею в виду, что я люблю тебя настоящего.
Каким бы глупым, неправильным ты ни был.
Потому что Любовь она не принадлежит образам,
Она есть только у настоящих нас.

И если ты наконец-то поверишь в невозможное,
В то, что ты таковым считаешь,
Жить будет намного проще и приятней.
И я тоже смогу дарить тебе Строчки Счастья.

Искренность

Что делать старой, покрытой пылью кукле,
Которую хозяйка уже давно оставила?
Которую кинули и забыли,
И уже давно о ней не вспоминают?

Она ведь не может говорить, ходить.
Но ее сердечко из ваты и ткани бьется
В ее мягкой белой груди,
Оно бьется и ждет возвращения хозяйки.

И думая, что кукле все равно, ведь она мертва,
Мы очень сильно ее обижаем, хотя сами и не догадываемся.
Потому что кукла не сможет нам об этом сказать,
А мы и предположить такое не в силах.

И ведь что остается кукле кроме ожидания?
Ожидания на холодной сыром чердаке,
Который вечно протекает и покрыт пылью?
Только это, и надежда, что она не сойдет с ума.

И ведь даже если кто-то заглянет на чердак,
Просто так, в поисках чего-то особенного,
И наткнется на эту куклу... Я не думаю,
Что он поймет всю ее ценность.

А ведь кукла, у которой скоро рассохнуться нитки,
Которая скоро просто развалится на части,
Живет надеждой, что еще хоть раз успеет
Поиграть со своею хозяйкой.

И для этой куклы нет ничего важнее.
Может потому что она не видела другой жизни,
Только лицо ее хозяйки и этот чердак,
И поэтому просто не умеет жить для себя.

Но возможно, она знает о другой жизни:
Ведь из окна чердака открываются прекрасные виды.
И пусть она сидит всегда к нему спиной,
Она могла почувствовать это своим сердечком.

А если знает, то не жалеть эту куклу кажется невозможным.
Ведь она знает, что такое свобода,
Или хотя бы может себе это представить.
Знает, но испытать уже вряд ли сможет.

Маленькое мягкое сердечко перестает биться,
Бусинки глаз не видят ничего кроме сизого тумана.
Огонь лижет стены и пожирает все на своем пути,
И он уже совсем скоро заберет и ее.

И уже чувствуя, как начинает гореть ее тряпичное тельце,
Кукла в последний раз зовет свою хозяйку.
Просто для того что бы сказать,
Что она ее простила...

Отчаяние

Я чувствую себя маленьким потерянным корабликом,
Который волны сильные, яростные, несут куда-то,
А он ужасно не хочет сломаться, он борется за свою жизнь,
Просто за возможность жить, пусть даже и в этом холодным море.

Я чувствую, что мой парус, который некому убрать,
Уже давно разорвали в клочья сильные и злые ветры,
Которые сейчас кружатся вокруг моей мачты,
Что так отчаянно кричит и стонет от боли.

Доски на моей палубе скоро отлетят, они уже еле держаться,
Я разваливаюсь на части, чувствуя, как разбиваются стекла иллюминаторов,
Как спасательные лодки, и так державшиеся на честном слове,
Падают в воду с тихим хлопком и тут же пропадают в пучине.

Мне интересно: почему это море так жестоко,
За что оно бьет и ломает меня, что я сделала?
Ведь я просто маленький глупый кораблик,
Который захотел увидеть мир...

Стыд

Знаете, когда я смотрю на это пламя,
Такое дерзкое, яркое, страстное,
Я начинаю завидовать той легкости
С которой оно идет по жизни.

Ведь каждый раз, когда мы кидаем ему дрова,
Когда подогреваем тлеющие угли -
Это не более чем отсрочка от неизбежного:
Огонь снова затухнет, умрет.

И если об этом не задумываться,
А жить так, как жили всегда:
Словно стихии не имеют души и желаний,
Словно их стремления не могут существовать...

Ты спишь спокойно, не думая о том,
Что огню осталось последнее полено
До того момента, как он снова умрет,
В сотый, тысячный, миллионный раз.

А ведь считать, что огню не больно - неправильно.
Он тоже страдает, ждет, мечтает.
Мечтает стать больше, увидеть мир,
Что-то за гранью этой дорого обставленной комнаты.

Он хочет узнать, что же там, вне этого камина,
Что же там, наверху, куда уносится ветер,
Что же за этой дверью, в которую вечно входят люди.
Да хоть что-нибудь, кроме бесконечной смерти.

И если так подумать о нем, как о чем-то живом,
То становится как-то непоправимо грустно и больно.
Может потому что начинаешь чувствовать себя убийцей,
А может потому что тоже понимаешь его чувства.

Желание

Я не могу решить, правда,
Почему мне кажется это глупым:
Эта дикая ярость во взгляде
И непонятная гордость в душе.

Почему, когда я вижу серый блеск,
Где-то на периферии зрения,
Мне сразу хочется рвануть в ту сторону,
Что бы увидеть что-то... Но что?

Почему мое подсознание, такое холодное,
Такое всегда понятное и прямолинейное,
Решило создать для меня загадку,
Некую иллюзию, что я хочу поймать?

И почему мне так легко представляется,
Эта мягкая поступь по снегу,
Острые как бритва когти
И кровавый оскал серой морды?

Почему эта тень... Такая?
И почему она меня боится?
Я ужасно хочу узнать причину,
Но почему-то никак не могу.

А возможно, даже если получится,
Я никогда не смогу быть как раньше,
Такой же холодной и продуманной,
Потому что я узнаю то, что нельзя.

Но все равно так ужасно хочется,
Поймать, погладить, обнять
Эту странную тень, чудовище.
Почему-то ужасно хочется
Про себя ему все рассказать...